Графоманство / 15 июня 2000 г.
***
Лестницей с вязким амбре
или медленной улицей синей, снимающей кальку с Невы,
вдоль этажей или вдоль истерических всплесков
фасадов времён запустения Рима
я прохожу.
Постепенно мой внутренний сумрак привык
к диким амбициям лестницы с вязким амбре,
и теперь уже неоспоримо
то, что медленной улицей синей, снимающей кальку с Невы,
движутся тени. Реалии суть
камень нелепых деталей
фасадов времён запустения Рима
или же лестница. Малое мнит о себе
и заполняет пространство
сырым ноздреватым объёмом.
***
Когда ты попытаешься отрицать
свою привязанность к духу и веществу
и утверждать обратное, я не стану искать мотивы,
я собираюсь выслушать. Знаешь, по существу
меня всегда раздражало отсутствие альтернативы
данным понятиям. Рисунок ли на стекле,
игры ли с зеркалом в бегство от отражений —
всё это знак некоей третьей стихии. След
её явен и, верно, прочтён тобой.
Возможно, она —
движение прочь от движений,
перенасыщенных гарью, нечистым дыханьем, стрельбой,
бессмысленным смехом, подчёркивающим черты
времени, отрёкшегося от хозяина циферблата,
и ощущением чудовищной пустоты,
растущей над миром, начиная с текущей даты.
***
Среди белого дня, непонятно скользя над крышами,
падал ангел, отбросив неживое — одно — крыло.
Может быть, он и звал, может быть, он и был услышан,
небо плавилось волнами, однако — не помогло,
что-то странное рушилось, силясь догнать, но он уже
ускользал; разогретый воздух дрожал
и нити облачные летели лопнувшей лонжей,
находя его, но не умея сдержать,
и он, на миг показавшись таращившемуся люду
вдруг замедлившим страшный затянутый свой полёт,
был уже на асфальте бесформенной белой грудою.
Замелькали околыши. Решётки сняли с обочин,
оцепили, стараясь вплотную не подходить.
Так — неделю лежал. Ну, погода была не очень,
всё боялись, начнёт смердеть — не смердит...
Промолчали газеты. Досужие попытались
отщипнуть благодати приблизившихся небес.
Постепенно привыкли. А вскоре и перестали
замечать. А потом он и сам исчез.
***
Как много нас: слепых, ленивых, нервных,
не помнящих, что страшно, что смешно,
неверящих — или же в веру
подмешивающих вино,
как много нас: ленивых, безобидных,
познавших суть, не прячущих глаза,
заткнувшихся; нет, очевидно —
раздумавших сказать.
Так хорошо: не служим, не зависим,
всё в мире образуется само,
путь каждого к любой из высей
лежит через дерьмо,
и если ты, поднявшийся высоко,
остался чист на голову свою,
тебе не будет слишком одиноко
в достигнутом раю?..
***
Пробежав по бумаге и вырвавшись из-под пера,
строки тают в тебе. Ну, а здесь — обретают весомость
с тем, чтоб не раздвоился твой ум, и казённому дому
не пришлось бы принять это тело, и чтоб доктора
не сочли все твои драгоценные приступы; шпатель
не коснулся б твоих заповедников; чтобы сестра
не ввела тебе верное средство забыть до утра
про действительность, вставшую у изголовья кровати,
и поэтому — ты, наделённый сомненьем, — беги
утешительных фактов и грёз над пустыми листами.
Оставайся в словах. И, быть может, твоими словами
кто-то сможет — потом — объяснить это время другим.
***
Невозможные созданья над готическим собором,
неприятные для глаза, недоступные для взгляда;
в детстве нам не объяснили, кто таится под кроватью
и таращится из окон, если свет погашен всюду.
Иногда в наш тихий город незнакомец забредает:
невдомёк ему, бедняге, что за птички в этом лесе.
Ветер ласковый опустит тени снов ему на плечи
и серебряною нитью ляжет под ноги дорожка,
а когда его окликнет нежный голос в переулке,
он успеет оглянуться и заметить обречённо,
как вокруг погаснут окна всех домов в одно мгновенье,
изогнутся тротуары, отрезая путь к свободе,
лица милые
прохожих хищно вытянутся в пасти
и нигде не будет кнопки, чтобы выключить ужастик.
***
Перебежав по плитам тротуара,
возникла кошка. Глянула в упор:
два зеркала вдруг отразили вечер.
Над мокрою травой помедлив лапкой
и вслушавшись в неслышимое мною,
одним прыжком внезапно зачеркнула
слепую геометрию двора.
А где-то дальше, вне пределов взгляда,
от любопытных окон увернулась,
неслышные подушечки и мех
сменив на низенький каблук и платье,
и сероглазой девушкой высокой,
поправив шляпку, продолжала путь.
наверх
|  |
|
