Как я продал военную тайну...
(из цикла «Разговоры у костра. Фронтовые были»).
Автор: George
...Ну-ка, Лексеич, подлей кипятку, а ты, Иришка, скрути цигарку, пока я полешек подкину...
Так вот, было это в году этак семьдесят девятом, ежели не соврать... Вызывают меня как-то поздним вечером в штаб. По пути интересуюсь у вестового, что, мол, за дело такое срочное, — мы только-только из разведки вернулись, еще портянки не просохли... Начальству уже доложили все, как водится — и где кавалерия ихняя пасется, и сколько штыков в деревушке разместилось, ну, одним словом, все по чести, по совести, претензий быть не должно, вроде... А, как сами понимаете, чем от начальства подальше, тем и лучше... Конечно, волнуюсь чуток...
Вестовой мне на то и шепчет, что, мол, объявился в штабе гражданский тип, а с ним пара ребят из особотдела, видать к сурьезному делу идет. Вздохнул я тут, поглядел на звездочки небесные, и подумалось мне, что вот, опять куда-то пошлют заместо отдыха, потому как больше некого — кто по тылам вражьим гулять ушел, а кто у лекпома место застолбил (я не в обиде — сам о санбате мозговал, только вот не успел).
Одним словом, встречает меня в штабе тот гражданский и начинает так проникновенно: Мол, знаем тебя как бывалого бойца, да весь ты из себя такой храбрый, умный, опытный... Ну, я молчу, конечно: Знаем, к чему речь ведешь, не иначе сейчас такое задание дашь, что прощай, мама родная...
Тут достает он железный сундучок, весь из себя с печатями сургучными, веревками перевязанный, ремнями не хуже кавалериста-драгуна перепоясанный и говорит:
— Вот тебе, служивый, секретное наше оружие. С ним тебе ничего страшно не будет... Бери и пользуйся. Только уговор: Из походу принесешь его назад и расскажешь, а, если писать умеешь, то и напишешь (а то писарю полковому продиктуешь), как оружие это в деле себя ведет, что в ём, на твой острый взгляд, замечательно, а что подладить, изменить, подкрутить там или оторвать надобно... А мы твои соображения почитаем, обмозгуем, да и используем, коли совпадут с тем, что твои боевые товарищи на других фронтах об ентом скажут. Так что, распишись в получении (али крестик поставь) и ступай себе с богом... А как и что — в инструкции прописано, а лежит она на дне сундучка.
Я, конечно, загордился, что не абы кому, а мне такую вещь доверили. И обрадовался, что не на дело в ночь идти. Ну, вернулся в землянку, сундучок вскрыл, как положено, глядь, а там нож лежит...
Э, нет!!! Вы, братцы, погоди скалиться... Нож-то, нож... Да не простой... И чего только в том ножике не было. Лезвие заточенное как-то по-особому («лазерная точка» называется), на ём канавки да ложбинки, с одной стороны оно ровное, с другой с зубчиками разными, рукоятка с одной стороны из мягкого дерева (чтобы, значит, можно было щепки для костра от неё отстругивать), с другой из твердого, чтобы сподручней держать было. Лезвие остегивается как-то по особому, чтоб и держалось крепко и заменить можно было в случае чего... В рукоятке — отделение для малых принадлежностей, а сбоку канал, куда стандартный патрон от трехлинейки вставляется, и стрельнуть можно! И на кончике рукоятки кисточка особая, чтоб, значит, в полете нож тот летел по прямой, не кувыркался... Ты его кинь, а он уж сам полетит острием только вперед, что твоя стрела из лука.
И углубления для пальцев, и дырочка в лезвии, чтоб другое приставить и заместо ножниц проволоку резать... Да много еще чего, всего не упомнишь. Расписание конки от московских вокзалов аккурат до Генштаба и кофеварка — и те на ноже были.
Ну, понял я, что вещь и впрямь важная. Не то, чтобы самая главная в армейском хозяйстве, но и не последняя... С кухонным черпаком не сравнить (хотя, оно конешно, это как посмотреть. Ежели от голоду спина к пупку липнет, то кухонный черпак поглавнее покажется, ну, да не о том речь).
(А налейка-ка, взводный, еще кипятку и отсыпь рафинаду пару кусков, не скупись, знаю, что заначка у тебя есть...).
Да, так вот... Через пару-тройку деньков посылают меня снова на дело. Беру с собой десяток своих молодцев — все, как на подбор, я из них самый маленький... Снаряжаемся, как водится, с матюгами да с молитвами, и в путь...
Что там мы сделать должны были, то не важно сейчас. То ли мост спалить, то ли Василисе Кожиной огнеприпасы доставить (ох, бой-баба была, отрядом партизанским командовала!). Не упомню уже... Только помница, что срок нам был дан недели две на всё про всё, а пайки пищевые дней на пять взяли, потому как таскать нам все имущество с собой приходилось, а спина, чай, своя, не казенная. А коль еды не хватит, так дело привычное: Где глухаря завалишь, где зайчонка в силки приманишь, а где и поросенка из стойла утащишь — солдатское дело нехитрое.
И вот ходим-бродим обои недели, заданию выполняем... Нож при мне, — на правой ноге у щиколотки сбруя примотана по инструкции, так, чтобы с внешней стороны ноги ножны находились... Я его в дело завсегда пускаю — ямку там вырыть, али веточку срубить, а то, и расстояние до объекту замерить (это тоже в нем предвиделось — через дырочку в лезвии, да по отметкам на стали...). Человек я ответственный, рассудительный, — коли приказали в деле оружье проверить, так я не такой человек, чтобы от дела отлынивать (а ты, Лексеич, зубы-то не скаль, не скаль на энти мои слова, а то давно у меня в наряд вне очереди не ходил...).
А надо вам, братцы, доложить, что окромя ножа этого, много мы с собой таскали — и рация при нас с аккумуляторами запасными, и миномет с плитой, и пулемет Льюис, кавалерийский, но для разведки вещь незаменимая, и гранаты-лимонки, и гранатомет с боеприпасом. Да много, чего еще...
Ну, слово за слово, а заданье выполнили. Пора и домой, в баньку... Да только к тому моменту еды у нас, ну, совсем не осталось. Зайчатина, оно, конечно, хорошо, только зайцы при виде нас разбегаются, а времени на то, чтобы силки поставить, да подождать денек, у нас нет, на одном месте засиживаться, сами понимаете, нам резону нету.
И вот бредем мы голодные день, бредем другой. На третий день совсем в животе плохо стало. Глядь, а впереди деревушка притаилась. Дворов эдак на двадцать, не более. Примостились мы на опушке, покумекали с ребятами и решили, что неплохо бы заскочить в нее, съестным разжиться... Врага вокруг не видать, ни разъездов конных, ни аэропланы не летают, чего там... Не возбраняется, тем более, что селяне могут что полезное поведать...
Тут оставил я пожитки ребятам, винтаря на плечо закинул, левольверт с патронами да пару лимонок прихватил, да и пошагал в деревню (пара мужиков меня, конечно, издали провожает, в кустах прячется, дабы чего не вышло, если что...).
Выхожу к крайней избе и вижу: Прям-таки у колодца молодуха стоит, воду набирает. Тут я к ней, а еще издали шумлю, песенку пою, — мол, не бойся, девка, не забижу... Она, как меня увидала, застыла, как вкопанная, только чую, страху нет — совсем непуганая. Эка, думаю, занесло нас в глушь, коли жители тут даже людей с ружьями не боятся...
— Здравствуй, — говорю, — красна девица... Ты меня не бойся, я тебя не трону...
А она мне и отвечает, подбоченясь так: — А чего мне тебя боятся? У меня жених на медведя с рогатиной ходит... И не таких видали...
— Ну, вот и славно, милая... А скажи мне, не видала ли ты, когда с женихом по малину бродили, патрулей вражеских?
— И-и-и-и..., милок, да кто ж вас тут разберет, кто вражеский, а кто дружеский. Вы там друг в дружку бабахаете, а мы — народ лесной, мирной, нам ваши дела ни к чему... Никого мы не видели, никто к нам не захаживает.
Одним словом, поговорили мы с ней чуток, а потом я и говорю так ненароком, чтоб, значица, цену не набивать:
— А нельзя ли у вас, поселяне, какой-никакой снедью разжиться? У нас, понимаешь, ее навалом, только чего-то вкусненького захотелося — яблочка, там, или картошечки, а то от мяса уже воротит...
Она на меня хитро так смотрит с прищуром, что твой Владимир Ильич, и отвечает:
— То-то вижу, как ты на мясе располнел... Кожа да кости... Есть у нас и яблоки, есть и картошечка, и морковка, и сальце, да и горилки найдется... С кумом поговорить надо, может и продаст что, только он на охоту ушел, может и олешка принесет... А пироги только-только из печи... Горячи еще...
Я на эти ее слова вида не показываю, слюну только сглатываю и равнодушно так ей и отвечаю:
— Ну, дак мы у тебя купим что-нибудь, ежели недорого попросишь, а то ведь пропадет у тебя продукт, жара вон какая стоит...
— Пропадет или нет, то дело хозяйское, тебя не касаемое, а продать можно, коли купец жмотиться не будет.
— Ну, дорогая, купчишка из меня никакой, бери все, что есть, давай товару...
И с этими словами достаю из кармана пачку толстенную — и катеньки там, и керенки, и местные талоны на мануфактуру (нам все эти бумажки без счету выдавали, все равно на них ничего не купишь).
А баба смеется, вилы ей под дышло:
— Ты чо, служивый, с дерева упал? Ты ври, ври, да не завирайся. Мы тут даром в лесу живем, а таких денег нам и по делу сходить не надобно... Чай, листвы и без того много на кустах.
Я ей на то, грозно так: — Да знаешь ли ты, чурла замызганная, с кем речь ведешь? Да мы за тебя кровушки не жалеем, смертный бой ведем с помещиком, да с капиталистом, живота не жалеем, а ты тут пирога борцам за дело народное жалеешь! Да я тебя за таки слова...
Она мне на то опять с прищуром: — Ага, знамо дело. Намедни заходили тут такие, тоже грозились. Ох, страху напустили. Так мы тоже не лыком вязаны, старостин пацаненок опосля сбегал до ближнего казачьего разъезду, рассказал, сколько энтих страшил было, да куда пошли, да где привал устроили... То-то потеха была, когда их на том привале и повязали... Нам потом казаки порося подарили, грили, если еще кто объявится, чтоб кликали сразу, корову пожалуют. Не твои ли дружки тогда попались, уж больно такие же грозные были.
Понял я тут, что так просто жратвой не разжиться... Подумал, подумал и говорю:
— А ежели я тебе веревку дам? Глянь, какая крепкая, белье сушить на ней будешь!
— И на что мне твоя веревка? У нас из осины плетут лыко, так сносу нет...
— Тогда гранату возьми, вещь для ловли рыбы очень даже сподручная!
— Да ну тебя, у нас гранат этих в погребе, что грибов в лесу. Хочешь, сама тебе пару ящиков уступлю...
(И то, добра всякого военного раскидано было по деревням видимо-невидимо. Мальцы голопопые, и те из обрезов воробьев стреляли).
— А что ж хочешь, девица-красавица? Хошь, тужурку отдам. Ты не смотри, что полинялая. Совсем новая, ежели рукав подшить, да дырки заштопать, то хоть на ярмарку ходи...
— Ой, тужурка, совсем уморил, дядя... И на кой ляд мне она?
Долго ли, быстро ли, да только предолжил я ей все, что под рукой было. Разве что ружжо не посулил, да и то потому только, что опасался, что коли казачье налетит, то лучше уж ружжом отбиваться, чем шматом колбасы, на него вымененным...
Ну, молодица ни к какую не уступает. Стоим, однако ж, не расходимся. Был бы мужик, так я бы ему пригрозил — мол, почему не на службе, щас быстро заберем, может и нагнал бы страху, а тут, — девка, никак к ней подходу не найти...
Тут гляжу, она меня так внимательно оглядывать стала сверху донизу^#8230; Я приосанился, усы разгладил, думаю, а чем черт не шутит, вдруг глаз положила... щас я ее и ошелопуплю, а там и фруктой-ягодой разживусь...
Но глазенки ейные, не задерживаясь, до самого низу добегают, а там на обувке моей задерживаются. И лениво так говорит:
— А ботинки-то у тебя, служивый, не новые, но, так и быть, отсыплю за них мерку гороху...
Ботинки у меня и впрямь знатные были: чешские! До колена, шнуровка сначала в дырки, а вверху на кручках. А коли расшнуровать, то как сапоги будут, потому как язычок намертво к внутренней стороне пришит, кожа сплошная, а подметка из лучшей резины... Да, справная обувка была... Офицерская... Сносу ей не было. Щас таких уже не делают.
Стал я думать, с какого такого бойца снять для девахи ботинки (у всех нас такие были), да только сообразил, что никто на такое дело добром не пойдет, а ссориться со своими орлами по такому делу смыслу не видел.
— Нет, — говорю, — не дам я тебе обувку, самим сгодится.
И тут вдруг вижу: — Батюшки-сваты! А что ж это у меня тут под правой коленкой снаружи приторочено? А то у меня нож-кинжал секретный, с канавками, патроном в рукоятке, да свистком по-утиному крякающим, ежели в него подуть...
Ага, думаю, вот я тебе сейчас его и продам. Кому она сдалась, железяка чертова.
Ну, достаю из ножен нож, да так держу, чтобы солнышко на стали заиграло, чтобы во всей красе ножик показался, что твоя топ-модель на помосте...
Гляжу, а глазенки-то у девахи заблестели! Эге, — думаю, — пронял я тебя, ненасытную.
Стали торговаться. Она мне про то, что несподручно им кабана резать, а я показываю, как одним ударом плетень надвое рубит... Она про то, что у них ножей в доме и так невпроворот, а я ей божусь, что точить в жизни не придется — вечный он... Одним словом, сговорились, отдал я ей и нож, и ножны, и ремни к нему...
На том дело и сладили. Ребята подошли, продукт еле-еле в сумки пораспихали, даже куру одну ненароком зашибли и тихонько в сумку бросили (я, конечно, опосля виновного в наряд поставил, чтоб воровать неповадно было, потому как было у нас три заповеди — один капитан научил: И первая из них: Не воруй без разрешения командира... Но курицу съели, конечно).
Распрощались с деревушкой и отправились восвояси.
Н-да... Возвращаемся, значица, домой, я, как водится, в штаб с рапортом: Так, мол, и так, склад взорвали (или эшелон под откос спустили, где уж теперь упомнить, мы тогда, почитай, что ни день, то кого-то изводили, лихое времечко было.)
А начштаба мне и говорит: Ты погодь, милок, погодь... Кого ты там на небо отправил, то мне не так уж и интересно, — не впервой... А вот расскажи, служба, как новое секретное оружие в деле себя показало, что в ем тебе по душе пришлось, а что не сгодится... Вот про это давай, пиши или диктуй писарю...
Да, стал я героем ходить. На этом дело, казалось, и кончилось... Долго всем хвастался...
Я что, я ничего, все записал, как режет, как расстояние удобно мерить, как при ходьбе не мешает, как полешки для костра строгать сподручно и все такое прочее.
Сдаю бумагу начштаба, чтобы он ее в конверт упрятал, запечатал печатями сургучными и в Генштаб отправил... А сам поворачиваюсь и только за порог, как начразведки мне так небрежно: — Ты нож-то где оставил? В землянке? Так ты это зря, вещь секретная, не ровен час, пропадет, тебе трибунал, да по законам военного времени сам знаешь, что бывает. Ты сбегай, принеси его побыстрее, все спокойнее и тебе, и нам будет, когда мы его в сейф, а потом с эстафетой в штаб армии отправим немедля.
А я на это тоже так небрежно: — Так, товарищ командир, нож-то у меня в болоте потерялся, когда мы по-над плавнями шли-хоронилися... Было это уже на подходе к дому, так что я в деле ножик ваш проверить успел, все, как есть, отписал...
Начразведки так и побледнел: — Это как тебя понимать прикажешь? Это ты казенное имущество потерял?
Я ему на то: — Дык, мало, что теряем? Вон Ванька-взводный давеча пушку-безоткатку на переправе утопил, и то ничего.
— Ты мне старую дырявую орудию с секретным боевым кинжалом не ровняй. Когда твои гаврики канистру спирту у летунов утащили, я тебе разве слово сказал? Я тебе от имени всего штаба спасибо выразил, когда ты нам из той канистры четверть отлил, и сам ихнему комполка на знамени клялся, что ты в это время в разведке был, так что отношения к делу не имеешь, а сперли пушкари из соседней бригады, было такое? Было! А тут дело другое, тут военная тайна, понимаешь, гриф секретности, ты хоть соображаешь, что это такое? Так что, я твоих этих слов не слышал, иди, милок, и без ножа не возвращайся...
Ну, ребята, тут я понял, что влип... И так, думаю, повернешь, и эдак, а все равно не выкрутишься... Не в деревеньку же ту пятьсот верст по лесам и горам топать снова. А если и топать, так это опять неделя... И ежели еще его молодуха выменяла на корову в соседнем селе...
Ладно, стали мы с ребятами судить, да рядить. Собрал я со всех бумаги — мол, видели, как вошел ваш отец-командир в болото с ножом на правой ноге, а вышел уже без оного... Развязался ремень или порвался, вот, мол, и нет ничьей вины, а вы, товарищи ученые, разберитесь там, как сделать так, чтобы ремни не рвались, а то борцам за дело рабочего класса без оружия оставаться нельзя, непорядок...
Сдал я бумаги в особотдел. На другой день стали ребят по одному туда таскать — как, мол, дело было, когда в болото вошли, кто первый, кто второй, был ли нож при мне и так далее. Да ребята тоже не лыком шиты: Не видели, товарищ майор, не знаем. Был нож, командир наш им дрова рубил, а потом по болотам шли, после чего не стало ножа, вот и все.
Ну, особист наш на другой вечер меня зовет, на бумаги-объяснения показывает и говорит так проникновенно:
— Ладно, я дело закрою, хотя я вас, чертей, насквозь вижу, только скажи по-честному: — На спирт обменял, сволочь?
Я ему по-честному и ответствую: — Нет! Не менял на спирт! Не было такого! А за напраслину такую я очень даже на Вас обиженный!
А он только хмыкает: — А на что обменял?
Я ему, как на духу: — В болоте утопил!!
Тут он мне кулак под нос: — Ладно, даю тебе сроку до завтра, как бы посподручней придумать, как эти перевязи сами по себе порвались, полопались. Хоть про крокодила-зверя напиши, что он тебе ногу откусить хотел, да ножом поперхнулся, только напиши что-нибудь вразумительное, чтобы там отцы-генералы успокоились. А то утопил он... Десять завязок и двадцать застежек зараз лопнули... Хоть врать бы научились, а то с вами под расстрел ни за понюшку табака пойдешь.
Написал я, конечно, историю жалостливую, чай не впервой... Сдал особисту. Тот головой помотал, читающи, да только мои соколы ему поднесли вовремя жбан самогону, да не из масла ружейного правленого, а чистейшего первачу, с вертолету скаченного, да не скраденного, а на трофейный банановый ликер честно помененного (летуны, как оно известно, спиртом избалованные, им подавай питье с вывертом). Ну, особист и отписал, куда надо, что, мол, все по чести, обрывки сбруи ентой сам видел, сам и в костер бросил, так что не достанется нож тот никому, в болоте до скончания веку захороненный.
На том дело и кончилось.
Вернулся я к своим бойцам, сели мы чай пить.
Тут радист мой и говорит (тщедушный такой был, на чем только душа держалась, но каланча коломенская...): — Вы, товарищ командир, в следующий раз, когда на продукты что-либо менять будете, так Вы, это, сначала с бойцами посоветуйтесь.
Я ему незлобиво так и отвечаю, мол, давно ли в ухо не получал за советы?
А он мне обиженно: — Так Вы меня выслушайте сначала, а потом уж и в ухо, а то почему у Вас завсегда так получается, как что, то сначала в ухо лупцуете, а потом уж слушаете... Ухи мои, чай, Вам самому больше, чем мне, сгодятся, а все норовите... Я ведь только сказать хотел, что за рацию мою можно не в пример больше сьестного получить, чем за какой-то ножик. Там же музыку слушать можно, и танцы устраивать под нее заместо грамофону!
А минометчик наш, Петро Марченко, в ответ: — Ты, Связь, дурой была, дурой и помрешь... Как мы без рации летунов вызовем, если что? А вот щит минометный, что я на горбу своем таскаю, чтоб ему провалиться, можно под такую лохань для поросей приспособить! С руками оторвут!
Снайпер Коля о своем: — Не, ребята, супротив моей снайперки никто не устоит, это, почитай, сколько медведёв завалить можно издали, без опаски... Её и надо сдать!
Гранатометчики — парни горячие, эти за грудки: мол, а чем РПГ хуже! Даешь, мол, гранатомет в первую очередь. Стрелки, те про патроны — мол, какой селянин за трассер яблоко не даст... Взрывник, так тот, конечно, про то, как на медведя мину ставить очень даже удобственно...
И начался тут спор между бойцами-беззаветными героями, что бы такое в следующий раз продать, да так, чтобы и начальство не докопалось, и чтоб продукту побольше заполучить...
Послушал я их, послушал и аж прослезился, — нет, все-таки, что ни говори, думаю, а ребята у меня, все как на подбор, золото, а не бойцы... Горой за дело ратуют, все, как один!
Вот так и продал я военную тайну... А нож тот до сих пор, думаю, в тех краях обретается, коли, конечно, не перекупили его враги-буржуины тогда же, ежели случайно глаз на него положили и не смымзили с его свой нож, поострее и позабористей.
Эх, ребятки, костерок уже потух почти, да и Иринка, вишь, прикорнула. Ложитесь и вы, а я пойду, караулы проверю, а то в прошлый раз Петька-пулеметчик с караулу вернулся, а ружья нет, говорит, волки напали, утащили, пока отбивался, а у самого рожа лоснится и водкой несет... Да и танки пересчитаю заодно, а то танкистам давно спирту не завозили, не ровен час, удумают чего...
Конец
Читать дальше: «Аргентинская трагикомедия»
наверх
|  |
|
